Огонь между небом и землей - Страница 16

Она закусила нижнюю губу.

— Я хочу играть на фортепиано и заставлять людей улыбаться. Делать людей счастливыми. Знаю, что для многих, типа моей мамы, это мелко. И знаю, что эта цель для многих выглядит глупой, но это то, чего я хочу. Я хочу, чтобы моя музыка вдохновляла людей.

— Ты можешь сделать это, Алисса. Ты уже делаешь это, — я верил в ее мечту больше, чем мог выразить словами. Всякий раз, слушая ее игру на пианино, я чувствовал, как все страшные осколки моей жизни словно таяли. Звуки ее музыки дарили мне мгновения покоя и умиротворения.

— А у тебя? — спросила она, положив малину между моих губ. На самом деле я находился не в той жизненной ситуации, чтобы иметь возможность мечтать, но рядом с Алиссой все казалось немного более возможным.

— Я хочу стать шеф-поваром. Хочу, чтобы люди, придя в плохом настроении, уходили счастливые от того, что я положил в их тарелки. Я хочу, чтобы моя еда доставляла людям приятное, и они на несколько минут забывали бы обо всем том дерьме, которое происходит в их реальных жизнях.

— Мне нравится это. Нам следует открыть ресторан, поставить в нем пианино и назвать его «АлиЛо».

— Или «ЛоАли», — усмехнулся я.

— «АлиЛо» звучит гораздо, гораздо лучше. К тому же, это была моя идея.

— Ну, давай сделаем это. Давай откроем «АлиЛо», приготовим замечательную еду, сыграем замечательную музыку и будем жить долго и счастливо.

— Конец?

— Конец.

— Мизинец? — спросила она, протягивая свой палец мне. Я обернул ее мизинец своим.

— Мизинец, — наши руки переплелись.

— А какая еще у тебя есть мечта? — спросила она.

Я раздумывал, сказать ли ей, потому что это выглядело немного глупо. Но, если и был в моей жизни кто-то, кому я доверял и кто не осудит меня, то это была она.

— Я хочу быть отцом. Знаю, что это звучит глупо, но я правда хочу. Всю свою жизнь я рос с родителями, которые не знали, что значит любить. Но если бы я был отцом, то любил бы своих детей больше, чем можно выразить словами. Я бы ходил смотреть их игры в бейсбол, их танцевальные выступления, и любил бы беззаветно, независимо от того, кем бы они захотели стать — юристами или мусорщиками. Я был бы лучше, чем мои родители.

— Я знаю, что был бы, Ло. Ты был бы отличным отцом.

Не знаю, почему, но от ее слов мои глаза увлажнились.

Мы немного постояли, не говоря ни слова, а просто смотря вверх.

Здесь царило такое умиротворение. Я не мог представить, где еще захотел бы быть. Мы не переставали держаться за руки. Ей нравилось держать мою руку? Ее сердце делало кувырок каждые несколько секунд? Она тоже как будто влюблялась в меня? Я сжал ее руку крепче и не был уверен, что буду способен отпустить.

— Какой у тебя самый большой страх? — тихо проговорила она.

Я вытащил свою зажигалку и свободной рукой начал щелкать ею.

— Самый большой страх? Не знаю. Что вдруг что-то случится с несколькими людьми, которые мне дороги. Келлан. Ты. Моя мама. А у тебя?

— Потерять отца. Знаю, это звучит глупо, но каждый раз, когда звенит дверной звонок, я надеюсь, что это он. Каждый раз, когда звонит телефон, мое сердце замирает в надежде, что это звонит он. Да, в последние несколько месяцев он, вроде как, пропал, но я знаю, что он вернется. Он всегда возвращается. Но сама идея потерять его навсегда разбивает мне сердце.

Мы слушали темноту друг друга и показывали друг другу свет.

— Расскажи мне самое любимое воспоминание о своей маме, — сказала она.

— Ммм… — я пожевал нижнюю губу. — Когда мне было семь, я ходил в школу каждый день. Однажды я вернулся домой и услышал музыку, доносящуюся с переднего крыльца в нашем старом доме. Из маминого старого магнитофона звучали старые хиты: The Temptation, Journey, Michael Jackson — вся классика. Мама сказала, что взяла диск у соседа, и ей захотелось потанцевать. И она танцевала прямо на дороге, отходя на тротуар только тогда, когда проезжала машина. Она выглядела такой красивой в тот день, и заставила меня танцевать с ней весь вечер, пока не взошла луна. Келлан тоже пришел. Он приехал на байке, чтобы оставить обед для мамы и меня. Когда он пришел, мы танцевали втроем. Оглядываясь назад, я догадываюсь, что она была под чем-то, но не могу быть уверенным. Я просто помню смех, кружение и танцы с ней и Келланом. Самое любимое для меня — это звук ее смеха, потому что он был таким громким и свободным. Это мое любимое семейное воспоминание. Это воспоминание, к которому я возвращаюсь, когда мне кажется, что она заходит слишком далеко.

— Это то хорошее, за что нужно держаться, Ло.

— Ага, — я подарил ей натянутую улыбку. На самом деле, я никогда никому не позволял узнать, как сильно мне не хватает мамы, но знал, что Алисса поймет, потому что ей тоже не хватало отца. — Какое самое любимое воспоминание о твоем отце?

— Ты помнишь проигрыватель для виниловых пластинок в моей комнате?

— Ага.

— Он подарил его мне на Рождество, и мы завели традицию, что каждый вечер слушаем и поем песню, прежде чем я пойду в кровать. Потом, утром, мы просыпались и тоже пели песню. Современную музыку, старую — что угодно. Это была наша фишка. Иногда моя сестра Эрика присоединялась и пела с нами, иногда мама кричала на нас, чтобы убавили звук, но мы всегда смеялись и улыбались.

— Так вот почему ночью, когда я прихожу увидеть тебя, всегда играет музыка?

— Ага. Это забавно, но я ставлю те же самые песни, что и тогда, но теперь тексты воспринимаются совсем по-другому.

Мы проговорили всю ночь.

Я кормил ее малиной, пока она кормила меня своими мечтами.